В клинике Тартуского университета, куда жену вдруг положили на обследование, а потом внезапно увезли на операцию, мне так и сказали: «Поздравляем, у вас родилась дочь». И я не поверил.
Думал, спутали меня с кем-то. Потому что рождения ребенка я планировал ждать в апреле. А тут на дворе — 26 января.
Ника родилась на три месяца раньше срока.
808 граммов. А на следующий день — и вовсе 760.
Сразу же после операции новорожденную разлучили с мамой — отвезли в кювезе в детский интенсив в соседний корпус. Через час я уже был там — разрешили не только увидеть, но и открыть дверцу в кювезе и погладить пальчики. Такие крохотные.
В соседних кювезах были дети «побольше» — все около килограмма, но все равно такие же миниатюрные и беззащитные: тонкие, прозрачные, опутанные массивными проводами.
Столько проводов и трубок! В основном различные датчики для монитора, а еще зонд для питания, кислород, инъекции. Мы во всем этом быстро научились разбираться, обращаться с медицинской техникой, помогать врачам. Но жена из-за послеродовых осложнений смогла увидеть дочку только через неделю, 4 февраля. Потом ей разрешили переехать в палату в детский корпус, только на другой этаж. А в конце февраля Нику, наконец, перевезли из реанимации в обычное послеродовое отделение детской клиники. Мама и дочка были сперва на одном этаже, а потом — уже в марте — и в одной палате. Выписали их только в середине апреля.
Три месяца я практически жил в больнице. В первые дни ездил туда по 3-4 раза в сутки. Навещал жену и держал Нику на груди.
Впервые этот незабываемый опыт я испытал на второй день, 28 января. Я не мог поверить — врачи сами предложили вытащить «дюймовочку» из кювеза, дали переодеться в специальный костюм-«кенгуру» (типа кимоно, только с зеркалами на рукавах), и положили ребенка со всеми этими проводами и трубками мне на грудь. Укрыли одеялом. Я просидел так два часа, боясь шелохнуться, а медперсонал только радовался этому особому контакту — говорили, приезжайте еще, сидите, сколько сможете. И подкладывали подушки мне под спину, чтобы не затекала. Я воспринимал эти часы, проведенные с Никой на руках, как необходимую для крохи подпитку любовью. А себя — кем-то вроде энергетического донора. Ведь она там, в кювезе, совсем одна. И даже мама не приходит. Да, вынимать, а потом укладывать обратно — сложно. Но все вокруг, кажется, понимали, что ребенку это необходимо — чувствовать, что родители рядом, чувствовать биение их сердец, слушать спокойные голоса, впитывать всю эту атмосферу, ощущать безопасность и защиту.
За эти больничные месяцы было много всего. Я думал, что никогда их не забуду, но, наверное, человеку не свойственно помнить подробно не слишком приятные времена. Хотя в плане медицинского сервиса неприятного было ноль — у меня нет ни одного упрека в адрес медиков и медперсонала. Условия были царские — вплоть до специальной комнаты для гостей с душем и кухней. Двухместная палата-трансформер со всем необходимым, куча расходных материалов — и все бесплатно. Бонусом — открытка с поздравлениями с первым месяцем от больницы, онлайн-переписка со столовой по поводу персонального меню, чистые полы без всяких дурацких бахил, постоянные улыбки от всех и каждого.
Помню, как мы отмечали первый килограмм.
1 кг — это 10 плиток шоколада. Когда-нибудь мы с Никой будем гулять по магазину, и я дам ей подержать эти плитки — чтобы почувствовала вес.
И еще помню, как мы впервые, уже в апреле, отправились гулять по соседнему парку, взяв коляску, и положив туда монитор. Питалась Ника уже от груди, кислородная маска тоже была снята, так что оставались последние три провода, ведущие к маленькому уже монитору. Оказалось, что он еще и разборный: дисплей отсоединяется, и может некоторое время работать автономно, на аккумуляторах. Так и гуляли, поглядывая на цифры внутри коляски.
А сейчас Нике год. Кроме семейного врача, у нее есть замечательный специальный педиатр, которая будет наблюдать ее лет до шести. И этот педиатр только поддерживал нас, когда мы уже в мае повезли Нику на море. А потом все лето куда-то выезжали дышать свежим воздухом — бродили по лесам Южной Эстонии, по побережью в Хаапсалу, в Пярну, в Саулкрасты. Ездили за 2000 км на Хельскую косу, ну и так далее. Я думаю, это все было не зря, и Ника окрепла за лето, хоть и не сильно прибавила в массе.
Сейчас ей где-то за 7 килограммов, она вовсю пробует на слух разные звуки, лопает кашу, дерется с неваляшкой, топчется по периметру кроватки и молниеносно уползает из комнаты, когда преследует собаку. Не такие большие достижения по сравнению с ровесниками, но есть такое понятие, как корригированный возраст — то есть мы отнимаем от ее реального возраста эти недоношенные три месяца.
Весь этот год мы высчитывали корригированный возраст, зная, что, когда Нике исполнится годик, об этой математике мы сможем официально забыть.
Так заведено в малышковой медицине. Год исполнился — все, теперь считаем как есть.
Так что этот, сегодняшний, день очень важен для меня. Теперь я могу, как и все родители, безо всяких оглядок называть возраст своего ребенка. А ребенок будет соответствовать, и догонять своих сверстников, которых в этот год и в Тарту, и в Пскове родилось у наших друзей и знакомых целая будущая песочница. Или семейный лагерь на Балтике ))
Добавить комментарий